OzzYoS

 

 

 

Многие из нас наверняка задумываются над вопросом, почему пять-шесть лет назад меломаны ежегодно радовались нескольким хорошим релизам, как отечественным, так и зарубежным, а нынешняя ситуация настолько бедственна. Если бы кто-нибудь в то время сказал мне, что в XXI веке я буду слушать одну «тяжелятину», я наверняка рассмеялся бы ему в лицо. Мне и самому удивительно, почему теперь не вызывают приступов тошноты и мизантропии только исполнители хэви и фолка? Не потому ли, что нынешняя «продвинутая» музыка — хлам уже совершенный? Короче, настало-таки время, когда рок-н-ролл мертв уже бескомпромиссно.

 

«Рок-н-ролл мертв» — это значит, что не появляется личностей ярких, одаренных и запоминающихся, зато есть легионы безликих, конъюнктурных, однодневных и просто глупых, которых противно слушать и на чьи ужимки невозможно смотреть. Уверен, вы прекрасно понимаете причину этого: современная поп-индустрия стала слишком прагматичной, мудренькой, коммерчески ликвидной. Ей не хватает самой малости того, без чего искусство не существует и в принципе не может существовать. Ей не хватает волшебства.

 

Как известно, рок-н-ролл — славное язычество, следовательно, немыслим без колдовства. Колдуны оперируют с четырьмя стихиями: огненной, земной, воздушной и водной. Отсюда вывод: чем более способна творческая личность к стихиальному мировосприятию, тем выше шанс ее самореализации. Поясним эту мысль на конкретных примерах.

 

Купив недавно видеокассету с T.Rex, я был просто поражен стихиальностью глэма вообще и Марка Болана в частности. В самом деле, если синергетически соотнести все эти блестки на одежде, страусиные перья, световые эффекты и стремление Болана к визуализации всего и вся с рядом цитат из песен группы, возникает целостный и концептуальный эстетический объект, образ прозрачной светоносной стихии, говоря словами Болана, «silver star halo» или «sea across the stars». Уместно здесь провести параллель с таким же стихиально-воздушным лермонтовским демоном, который «ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет», и жизненное пространство которого «на воздушном океане». Конвергентный образ у Болана — «Oh, God! High in your fields above earth…»

Энергией воздушной стихиали насыщен и сценический образ Виктора Цоя с его «серебристым крылом» и игрой в Брюса Ли. Но если воздух Болана — это неоновое сияние ночного Лондона, то воздух Цоя — тяжелый, сырой, малопрозрачный. Кто бывал в Питере, стразу поймет, что это за воздух.

 

Магия земли — это излюбленный кастинг рок-музыки. Как сильно контрастируют меж собой два великих глэммера: экстатически веселящийся на сцене Болан и холодно-отстраненный, статуарный Дэвид Боуи! Выступление T.Rex — ускоренный просмотр рок-концерта, выступление Боуи — слайд-шоу. Муза Болана не ощущает земного притяжения, внимание его героя направлено к земле как стихии чужеродной: «Well you dirty and sweet and I love you»; земля — нечто непонятное, энигматическое и пугающее, это Metal Guru. Вряд ли случайна с точки зрения стихиальности и замена настоящей фамилии Feld на псевдоним, этимон которого звучит как Bowland.

 

Если лирику Болана можно уподобить до дрожи натянутому эльфийскому луку, то поэзия Боуи — расчетливый удар клинком (для тех, кто не знает: псевдонимом певцу послужил старинный американский брэнд холодного оружия). Весь художественный конфликт лирики Боуи — это борьба с приземленностью. Майор Том из Space Oddity чисто растительно стремится от «земного контроля» куда-то ввысь, в эфир; так же чужероден Земле, но намертво прикован к ней Зигги Стардаст.

 

Задумался о статуарности, — сразу вспомнился Роберт Смит. Вот уж кто может весь концерт простоять, не шелохнувшись, и вполне справедливо считает это достоинством! В песнях Смита приоритеты отданы цветам, гусеницам, кошкам, детям, и особенно показательно отношение к морю. В песнях Болана тоже много моря, но именно как поверхности, с которой можно сообщаться только посредством медиаторов типа «House on the Ocean» или «Seagull Woman». Смитовский же герой всегда «on the edge of the deep green sea», всегда «standing on the beach» и никогда не теряет почвы под ногами. Кстати, то, что море зеленое, тоже показательно: зеленый цвет — растение, глаз, то есть объект материальный и чувственный, а море Болана эфирно, бесцветно.

 

Стихиаль земли, как уже говорилось, для рок-н-ролла основная, она охватывает целые направления. Ею активизируются и весь индастриал с его любовью к звуку камня и механизма, и особенно хэви-метал, что отражено даже в названии стиля. Там все говорит о заземленности: растительная волосатость, однотонно темные цвета одежды и альбомов, и повышенный интерес к трупам, костям, черепам, и даже географические привязанности (Dimmu Borgir как топоним). Говоря эзотерическим языком, все это — тяготение к манихейскому «черному солнцу», и тогда в стихиально-земном контексте органично будут восприняты и Dead Can Dance (Black Sun — самый запоминающийся образ, не правда ли?), и многие исполнители этнической музыки: Deep Forest (обратите внимание на названия их альбомов), Secret Garden и т.д. Исключением среди металлистов, впрочем, совершенно подтверждающим правило, выглядит только Макс Кавалеру.

Его космос — свирепая и яркая бразильская сельва, разросшаяся на руинах доколумбовых цивилизаций; тоже земля, — но другая. Русские маги земли — это вечно кощунствующие Кинчев и Летов, да еще, пожалуй, «Король и Шут» с их любовью к устным народным и классическим хард-роковым традициям.

 

Выразить отношение к смерти, — значит достичь максимального творческого самовыражения. Болан практически не думает и не говорит о ней, исключение — только Cosmic Dancer, где смерть — это растворение в эфире, превращение в птицу, в воздушный шарик. «Маги земли» воспринимают смерть как физический акт распада, разложения, как ashes to ashes. Скорбный путь лирического героя Яна Кёртиса — «to the depth of the ocean». Кругами по воде разбегаются ассоциации, аллюзии, растекаются пути смыслопорождения. Вроде тот же урбанистический город, что и у заземленных индустриалов, но по сути совсем иной. Все эфемерно. Череда домов может закружить, как кикимора в лесу. Образ: на витрине кукла в коробке — и начинается жутковатая экскурсия в подсознание эпилептика. В «Eternal» герой, находясь на похоронах, совершенно равнодушен к покойному, отсюда и образ кладбищенской ограды как разделения живых и мертвых; но он переживает непередаваемое ощущение, заметьте, не воспарения души, а падения крон деревьев куда-то вниз, ухода мира вглубь. Кертисовский герой всегда низводится, стекает вниз, как вода по законам природы. С нисхождения в «адище города» начинается Unknown Pleasures, образом тяжести на плечах заканчивается Closer. «Тяжесть», «давление» — ключевые для «водной магии» понятия. Эпилептические кризы персонажей — приливы и отливы, и на обложке Unknown Pleasures — осциллограмма последнего всплеска активности затухающей звезды, волна.

 

Магия огня представлена в двух формах. Вот рыжий, губастый Джеггер с внешностью ералашного хулигана или мультяшного львенка — злого, но не страшного. Вечное «no satisfaction», потому что огонь ненасытен. Греющий, активный, располагающий к тусовке и массовому веселью. Не пытайтесь даже представить, сколько за полувековую историю существования Rolling Stones тусовщиками было под их аккомпанемент выкурено и выпито. Дьявол, которому так симпатизирует герой Джеггера, абсолютно не похож на готического трэшерского сатану: тот сугубо земной, звероподобный, а Джеггеру важен интерес к власти, повелеванию, ментальной силе злого духа. И вот другой «элементал огня» — Игги Поп. Тяжелая магма, переплавляющая любые наркотики и вообще любую человеческую гадость и требующая постоянного подогрева — все то же неугасимое и ненасытное «no fun».

 

В заключение хочется отметить, насколько продуктивен стихиальный подход к феноменам культуры. Четыре стихии не просто материи, это символы. Поэтические образы в каждом произведении можно распределить и классифицировать по этим гнездам, и естествознание издавна постигало свои явления как сочетания этих четырех элементов. Это основные элементы самого вещества бытия, и к тому же основные термины метаязыка, которым можно все обозначать, портировать из бытия в сознание, сообщаться людям и понимать друг друга. И сам акт наложения древнего языка четырех стихий на современность есть фундаментальная метафора и образует метафорическое поле с богатым урожаем образов и ассоциаций.